— Ты просто режешь меня без ножа, Ставрас, я хоть и король, — на последнем слове Палтус героически выпятил грудь и, как следствие, довольно упитанное бочкообразно брюшко, — но не бог же!

— Да у вас, Ваше Величество, — в глазах лекаря, однозначно, не просто поселились, прописались черти, — сокровищница ломится от самоцветов. Хотите развлечения для сыночка, так еще, чтобы живым вернулся и относительно целым — платите!

Палтус, набрав в грудь воздуха, быстренько сдулся, услышав его последнее уточнение.

— Что значит "относительно целым"? — настороженно протянул король, сурово сдвинув брови.

— Ну, к примеру, рухнет твой Боровок…

— Не Боровок, а Воровек! — запротестовал король на вопиющее перековеркивание имени собственного отпрыска.

— Да, хоть Боробек, мне все равно, — фыркнул лекарь, отмахнувшись от него, как от назойливой мухи, и продолжил: — Что же касается его относительной целости, вы, Ваше Величество, как думаете? Вот сверзиться ваше чадушко с лошади, к примеру, про дракона я даже думать не хочу, отшибет себе что-нибудь об неудачно подвернувшийся камушек, и все, — лекарь демонстративно развел руками.

— Что "все"? — насторожился король.

— Да, вот, думаю, молодой он у тебя, — панибратски переходя с королем на "ты", похлопал того по плечу Ригулти. — Детками еще не обзавелся, а тут такая оказия случиться может.

— Повешу.

— Думаешь, я такой дурак — возвращаться на виселицу? — уже без смеха, спросил Ставрас резко посерьезнев. Развалившийся на троне шут, резко подобрался. Он давно уже раскусил, что когда голос лекаря становился таким, глубоким, завораживающим, и в тоже время едва уловимо угрожающим, лучше вовремя прикусить язык и слушать. Слушать и мотать на ус.

— Тогда твоего паяца вздерну! — запальчиво пропыхтел король, и вот тогда глаза лекаря сузились в жуткие щелочки.

— Тогда, однозначно, вернусь, — обронил Ригулти, неотрывно глядя на короля.

Тот самодовольно улыбнулся, но спал с лица, услышав продолжение.

— Чтобы уничтожить ни тебя — весь ваш род.

— Да, как ты смеешь мне угрожать, лекаришка! — взвыл король раненой белугой, но в глазах его поселился ужас.

О силе и хитрости Драконьего Лекаря уже не первый десяток лет ходили по городу легенды одна страшнее другой. Так, плюсом ко всему, никто не знал, сколько ему лет. Внешне не больше тридцати, а там, кто знает. Его лавка всегда стояла на пересечении улицы Бубенцовых Перезвонов и Квартала Чайный Розочек. Всегда. Никто не помнил, откуда она там появилась, напротив, всем казалось, что она всегда там была. Особо разговорчивые вообще утверждали, что лавка Драконьего Лекаря стояла на том самом месте, когда и Столицы-то не было, лишь Лавандовая Пустошь одна. Потом, когда пришли люди, они построили свои дома, создав город. Но какие бы перипетии истории не проносились на буйных конях по улицам города, перекраивая их орнамент, Лавка всегда оставалась тут, неизменно.

Лекарь не ответил королю, просто молчал. Но вовремя вмешался шут.

— О, рыцарь мой ненаглядный! — вскричал Шельм и кинулся на шею лекарю, вмиг растерявшегося от такого нахальства и широко распахнувшего уже совсем не страшные, а ошеломленные глаза. Ставрас даже обнял шута за талию, в ответ, чисто по инерции. Просто положив руки туда, где, казалось, им было самое место, когда мальчишка повис у него на шее. А Ландышфуки, тем временем, томно шептал ему в губы: — Это так благородно, мой верный рыцарь, убить всех, кто посмеет обидеть бедного, несчастного и такого лапочку меня!

Король, хитро улыбаясь в пышные, золотисто-рыжие усы, расправил плечи и снова почувствовал себя хозяином жизни, наблюдая, как зарвавшийся лекарь меняется в лице, а потом и вовсе рычит и чертыхается, отталкивая от себя совсем распоясавшегося шута. Хороший у него шут, однако, верный, и главное, как вовремя все удумал.

— Да, отцепись ты от меня, извращенец юный! — взвыл Ставрас и довольно сильно толкнул Шельма. Тот отлетел от него. Лекарь явно на этот раз даже не подумал соизмерять силы, но ушлый шут легко перевернулся прямо в воздухе, вверх тормашками встав на руки и скорчив хитрющую мордашку, весело подмигнул, стоя на одной руке.

— Ты так горяч, мой верный рыцарь, — протянул он, вставая на ноги и шутовски разводя руками. Сначала одной, потом другой, затем подпрыгнул и сделал легкий, совсем не мужской реверанс. И все это с неизменной улыбкой с затаенной печалью в глазах.

Ставрас закатил глаза к потолку: ну, вот как на такого обалдуя злиться?

— Так, ладно, но чтобы я сегодня ни про каких рыцарей больше не слышал.

— А завтра? — сразу же поинтересовался приставучий шут, подбираясь ближе.

Ригулти внимательно следил за его перемещениями, но не спешил отходить. Что его, мальчишка, что ли испугает?

— И завтра.

— А послезавтра?

— Еще шаг и я не знаю, что с тобой сделаю.

— Поцелуешь?

— Не дождешься.

— А так хочется… Ну, неужели, даже в носик? Смотри, лапа моя ненаглядная, какой он у меня миленький и аккуратненький, просто созданный для поцелуев.

— Та-а-а-ак, — прорычал лекарь, хватая вконец зарвавшегося шута за руку и поворачиваясь к взгромоздившемуся на троне королю, который все же решил попробовать задавить его авторитетом. Но, встретившись с карими, почти желтыми глазами Ставраса, Палтус понял, что ничего не получится.

— Хорошо, — быстро проговорил он. Дразнить гусей и дальше совсем расхотелось, уж больно недоброй вышла ухмылка Ригулти, стиснувшего ладонь шута так, что последний скривился, хоть и явно паясничая, но промолчал. А король, поспешил продолжить: — Я согласен на твои условия, но сына ты вернешь мне, в любом случае, в целости. И никакой "относительности", ясно тебе?

— А вот это, — растянул губы в улыбке тот, — уже совсем другой разговор. И, кстати, ты все еще настаиваешь, чтобы я и этого, — мотнув головой в сторону притихшего шута, уточнил лекарь, — с собой взял?

— Я настаиваю? — искренне изумился Палтус. — Это не я, это Воровек его с собой тащит. Но, если ты против…

— Нет, я "за", — осклабился лекарь, и все же разжал тиски пальцев, в которых сжимал руку Шельма. Тот сразу же начал демонстративно её растирать и коситься в его сторону обвиняющее, почти обижено.

Лекарь все его взгляды и жесты пока демонстративно игнорировал.

— Ну, тогда я прикажу седлать драконов, да?

— Каких драконов? — чуть ли не пропел подозрительно осчастливленный Ставрас.

— Ну, тех, на которых вы к горам полетите, — пролепетал король растеряно.

— Полетим? О, нет, мы в лучшем случае, поскачем, если вы, конечно, найдете в своей конюшне лошадь, способную не пасть под твоим Боровком.

— Веровеком! И чего это ей пасть-то?

— Под тяжестью, Ваше Величество, это же очевидно! — тут же очухался Шельм и принялся строить рожицы, справедливо рассудив, что если об излишнем весе его сыночка скажет в своей привычной манере Ставрас, то бедного короля может и удар хватить от ярости. И на кого же, тогда он будет работать, а? Ну, не на лекаря же!

— Мой Веровек вовсе не толст, а лишь в меру упитан, — тут же опечалился король, и погрозил им обоим пухлым пальцем. Шельм переглянулся с Ригулти и сделал страшные глаза. Тот вздохнул, но язвить и ехидничать не стал.

— Так вы найдете ему коня?

— Конечно, тогда я прикажу оседлать трех лучших коней и собрать все необходимое.

— Зачем трех?

— Ну, как же: Веровеку, тебе, Ставрас, и Шельму.

— Не беспокойтесь, конь у меня свой, а Шельм поедет со мной.

— В смысле, с тобой.

— В смысле, на одном коне.

— Что?! — вскричали одновременно и шут, и король.

— А это мой личный бонус за труды, — заявил лекарь, весело глядя в возмущенные бирюзовые глаза шута.

— Тебе мало пяти горстей самоцветов?

— Конечно, мало, — протянул довольный собой Ставрас. — Материальное, дорогой мой шут, это не главное. Помнится, ты сам на одном из балов толкал мне эту идею. Надо же и мне приобщаться к прекрасному.